0. Одним из вопросов, поставленных перед последним диспутом, был вопрос о том, возможна ли рефлексия эмоциональной сферы. Моя оппонентка лишь мельком его коснулась, а я обошел. Но, конечно, возможна рефлексия всего, что мыслится, причем мыслится не только чистым мышлением, но и коммуникацией и действованием, в том числе и эмоций; и, более того, естественные или вмененные воспитанием реакции только и имеют шанс возвыситься до подлинно человеческих чувств, если захватываются рефлексией. В психологистической манере добавлю, что рефлексия часто запускается именно эмоциями, а не производственной необходимостью или дисциплиной, и вот сейчас многие из нас эмоционально реагируют на последние события, и это есть шанс на хорошую рефлексию, которая отчасти уже пошла, а я настоял на публичности и убедил ряд коллег в такой необходимости.
Каковая необходимость носит и производственный характер, потому что что-то с этим нужно делать. Вот у нас прошли три или четыре диспута, или «баттла», и это событие завершено, поскольку по этим правилам их больше не будет, а если правила будут модифицированы, это будет другое событие; и если мы безрефлективно перетекаем из одного события в другое, значит, мы просто живем (что приятно), а не мыслим и не действуем (что печально). Ну и вопрос в том, индивидуальная ли эта рефлексия по рецепту моей оппонентки или коллективная, как принято у нас, и если коллективная, то частная или публичная.
Я говорю пока о событии в буквальном смысле: как о совместном в течение некоторого времени бытии нескольких линий 1) движения нашего импровизированного коллектива, представляющего Методологическое движение или его часть, 2) Татьяны Гинзбург с ее коллегами (которые приходили на диспуты), а в случае с последним «баттлом» — еще и 3) ТФК Российского философского общества, для которого оно, скорее всего, останется рутинным заседанием, и 4) ТГШ, которая тоже вроде бы часть Методологического движения, но для которой парадоксально это не стало не только ситуацией, но и вообще событием, что заслуживает отдельных размышлений, Юлия Анатольевна.
И для нас это событие может стать или не стать ситуацией, поскольку если мы выступаем лишь материалом в чужом действии, то остается расслабиться и получить удовольствие. А если мы решим, что это наша ситуация...
Понятно, что это такое? Если у нас были цели коллективного действия, получен результат и есть дельта между результатом и целями, мы можем рефлектировать это как нашу ситуацию. Например, если целью было поиграть с новой формой и понять, как и для чего ей можно пользоваться, мы можем рефлектировать: поняли или нет, класть в ряд других форм, известных, новых или возобновляемых (например, Вячеслав Марача пытается где-то рядом возродить более классический диспут), и разбираться с этим сами.
Но мы можем также попробовать отрефлектировать это как общую ситуацию, как минимум, нашу и Татьяны с ее коллегами. И на мой взгляд, это интереснее, поскольку это есть в миниатюре ситуация столкновения с Другим, которой мы последнее время вожделеем, и это один из аспектов нашей работы над тем же Лексиконом, под которую мой тезка нас собрал год назад. И сам жест приглашения на публичную, открытую, под запись рефлексию важен, вне зависимости от того, принимается это приглашение или нет.
Пока задаются в основном два вопроса: 1) как у Татьяны получается выигрывать завоевывать симпатии публики и выигрывать эти «баттлы» даже на нашей площадке и 2) почему коммуникации-то толком не получается, почему остаются два монолога?
Я попробую дать свой вариант ответа, но начну опять с эмоционального материала.
1. Мне активно не нравится, как мы третируем мою уважаемую оппонентку. Прежде всего, я, но, думаю, отчасти это воспроизвелось четыре раза, а кто примет или не примет на свой счет, дело его.
По сути, ей каждый раз говорят: «Девочка, пойди почитай книжки, разберись со своими представлениями, а потом возвращайся». И это смешно, потому что, 1) моя оппонентка сама такого себе не позволяет, 2) она давно сдала все экзамены во всех смыслах, и состоявшаяся ученая и профессионалка, 3) почему мы считаем, что она не может играть в данном случае, и 4) потому что это вообще неправильно, если мы нацелены на эту встречу с Другим.
Я еще раз скажу это, использовав такую зарисовку, пока не схему, в которой место для Другого обозначено на фоне топики МД, точнее, М—К с погруженными в нее мышлением как ЧМ и деятельности как мД. По сути, мы предъявляем требование к содержанию сознания того человеческого материала, которым пытаемся заполнить это место (индивидуума или коллектива). Как рационалисты, мы должны смотреть на это совсем по-другому: если некто выходит в коммуникацию, и мыслительные и деятельностные основания для этого уже должны предполагаться, поскольку М и Де суть объективные процессы, человек или коллектив причастны им просто в силу своей человечности. Очень хорошо, когда диспутант может их прояснить, но если нет, нужно проделывать эту работу совместно; и, кстати, мы же проделываем ее совместно в своем кругу.
А в данном случае предъявление такого требования — это деструктивный ход к разрушению возможности коммуникации, который к тому же выглядит крайне несимпатично. Что делает моя оппонентка? Я не пытаюсь влезть к ней вдушу, а это такой дружеский шарж.
Я вспоминаю о том, что я успешная профессионалка, что работаю психопрактиком, может быть, психотерапевтом, или коллеги мои работают, а еще кто-то клинической психологией занимается, а может, и малой психиатрией, и мы вообще такое наблюдаем сплошь и рядом. К нам приходят или нам приводят таких клиентов и пациентов, к которым предъявляют завышенные требования, или они так считают, и выбрасывают из коммуникации, десубъективируют. И раз ко мне так относятся, я знаю, что мне делать, восстанавливать свои личные, субъективные основания: вспомнить, что у меня чистые руки, что я умело и добросовестно делаю свое дело, простроить к этому холодный ум, восстановить свое мировоззрение, и демонстрировать горячее сердце и открытость к коммуникации.
И это совершенно правильный совет и совершенно верное действие. Она это проделывает публично, искренне, или играя, или сочетая искренность с игрой, и именно этим зарабатывает половину своих очков, потому что это красиво. Это красиво на экране, а живьем — вдвойне.
А вторую половину она зарабатывает, потому что те представления, те онтики, которые она эксплицирует, созвучны убеждениям очень многих из нас. Даже нельзя сказать, что обыденного сознания, потому что и в системе образования это транслируется. Но до того, как я это покажу, я хочу перерисовать свою картинку в более объективированной манере. Смотрите, конструктивным в такой ситуации будет не пытаться сломать этот субъективный, но публичный процесс субъективации, а поддержать его и сработать на то, чтобы восстановление оснований прошло как можно лучше. Неважно при этом, насколько эти представления отличаются от наших.
2. На следующем слайде я перерисовываю то же самое, но в объективированной манере. Вот это и есть процесс субъективации как условие того, чтобы встреча с Другим и коммуникация состоялась. Запрет на чрезмерные требования к сознанию (который следует из нашего латентного психологизма) и работа с как-то проявившимися онтиками. Субъективация — тоже вполне объективный интеллектуальный или МД-процесс. Я не знаю, насколько услышит Лида Дмитриева и ее коллеги, которые выступали по этой теме, рифмы к тому, что они говорили.
3. Я сделаю один ход в поддержку своей оппонентки. Вот графический конспект 2/3 того, что она говорила.
По сути, нам предъявляется картезианская картина мира с некоторой добавкой, с дополнительным членением «всего» за пределами «я» на три части: «материю», «энергию» и «информацию», всё в кавычках. Это раз.
И второе: предъявляется картина этого «я», которое отождествляется с субъектом, уже не как точки в центре «всего», а как подпространства тоже с определенным, вполне традиционным членением на чувственную «душу», «тело» и «сознание» или ум, или умную душу. Возможно, это членение изоморфно структуре мира.
На этой картинке и обсуждается рефлексия, как процесс в «я», похожий на процесс восприятия и ответа, и могущий с ним сочетаться в опосредованной цепочке восприятия и ответа. «Уровни рефлексии» по Гинзбург я пока вынес за скобки.
Если моя оппонентнка или любой другой носитель такой точки зрения соглашается с тем, что в общих чертах этот конспект верен, можно с этим работать.
Как работать? Например, противопоставляться: вот Татьяна отождествляет картезианское «я» с субъектом, а можно говорить, нет, субъект это прежде всего «ты» (как на моем предыдущем слайде). Если бы у нас был не диспут, а дружеский спор, и оппонентка сказала бы: «Субъект — это „я“», я бы мог ответить: «Нет, субъект не я, а „ты“, а я — субъект только потому и только настолько, насколько есть ты и насколько есть наш спор». И тоже находить этому основания, ссылаясь хоть на Библера, хоть на Бубера, хоть на Фромма, хоть на раннего Маркса, хоть на черта лысого, и самого Декарта деконструировать по рисунку на прошлом слайде.
Например, критиковать, но не в смысле дезавуировать или высмеивать, а в смысле показа того, что эта точка зрения на «всё», на «я» и на рефлексию правомерна, но ограничена. И нам это делать сложно, поскольку ни системная критика психологизма нами не проведена (я об этом говорил), ни истории психологии у нас толком нет, ни сама эта линия европейской мысли между сенсуализмом и эмпиризмом нами не проработана настолько, насколько проработана история европейского рационализма.
4. Еще сложнее нам выходить к деятельностным основаниям. Мы толком, опять-таки не знаем, ни как практикуют психологи, получившие массовое академическое образование, ни как работают альтернативные психопрактики (и горе, что с нами нет Гены Копылова, который имел к этому вкус), ни тем более, как устроены такие сложные области, как трансперсональная психология, которая сочетает черты академической науки и эзотерических практик. Ну или кто-то из нас знает, а коллегам не рассказывает.
То есть, у нас куча недоработок, которые мешают встрече с Другим. Это видно публично, мы получаем за это двойки, и смешно предъявлять претензии оппонентке, надо нам исправляться.